goodПАТАРЕНЫ И ГУМИЛИАТЫ ИТАЛИИ, А ТАКЖЕ АЛЬБАНЕНСЫ И ГАРАТИСТЫ
В Италии, начиная с XI столетия, дуалистическое христианство появляется в чрезвычайно сложном и раздираемом насилиями контексте религиозного диссидентства. Патарены городского пред-пролетариата ломбардских городов, арнольдисты Рима, гумилиаты Милана, потом близкие к вальденсам Ломбардские Бедные, католические Бедные, демонстрировали рвение как в стремлении к покаянию, так и в антидуалистическом прозелитизме. Однако эти движения несли на себе глубокий отпечаток идеалов того времени. Их евангелизм и бедность, все новаторские требования и протесты представляли собой почву и для катарских школ Италии, которые на фоне этих движений смотрелись как средоточия хороших манер и утонченных теологических рефлексий высокого уровня.
Распространено мнение, что пропаганда дуалистических идей на Западе велась из Болгарии, и потому представлялось, что преимущественно эта пропаганда шла через Италию, территориально близкую к богомильским проповедникам. Но, по-видимому, эти идеи пришли из Франции и начали распространяться в Италии через северные города Аппенинского полуострова, которые и так были достаточно сильно настроены против Римской Церкви, что серьезно способствовало массовости и популярности христианства катаров.
В Сан-Фелис-де-Лаурагэ в
Наибольшие расхождения и споры по теологическим вопросам развернулись между Старшими Сыновьями епископов Назария и Беллесманцы, то есть между Дидье из Конкореццо и Джованни де Луджио. Книга о двух началах, появившаяся в школе Джованни де Луджио и являющаяся конспектом его труда, сделанным одним из его учеников, прекрасно демонстрирует нам тезисы абсолютного дуализма катаров.
Итальянских катаров поддерживали и защищали крупные аристократические семьи, которые даже не боялись связать себя с ними лично и с их верой, как, например, семья Гиссано, глава которой, Роберто Пакта, принимал иерархов-гаратистов, Назария и Дидье, в своем замке в Готтедо. Или Да Романо де Бассано, которые особенно были преданы Церкви в Тревизе. Это аристократическое итальянское общество, интересовавшееся как духовной религиозностью, так и любовной поэзией в стиле Fin’Amors и Dolce Stil Nuovo, напоминает нам маленькие дворы окситанской знати, которые мы будем описывать во второй части этой книги. Конечно же, эта знать была гибеллинской, то есть, принадлежала к сторонникам императора, и выступала против гвельфов, сторонников папы, в конфликте, раздиравшем Италию весь XIII век. Гиббелины объединялись вокруг Фридриха II, великого врага Святого Престола.
Стоило бы, конечно, более подробно охарактеризовать историю и облик этих итальянских Церквей. Но мы пока ограничимся замечанием для читателя ХХ века, что если Окситания представляет собой живой и человеческий образ средневековых катаров, то Италия щедро сформулировала для нас их специфические христианские доктрины.
ОКСИТАНСКИЙ КАТАРИЗМ В КАТАЛОНИИ
Если Ломбардия стала излюбленным местом убежища окситанской катарской иерархии во времена преследований, местом, где Церковь имела возможность обучать и посвящать совершенных, то близкая Каталония, города и села которой находились вне зон пристального внимания Инквизиции, привлекала скромные семьи добрых верующих, которые могли собраться вместе и жить в общем изгнании. Между тем, если Каталония, неуклонно входившая в орбиту формирования испанского государства, и была открыта катаризму в эпоху его свободного распространения, то этот феномен был там довольно ограничен и в основном воспринят знатью и зажиточными слоями населения.
Можно сказать, что катаризм перешел за Пиренеи благодаря брачным и политическим союзам окситанских феодалов – через графство Фуа, земли д’Айю (Монтайю…), Фенуийидес. Каталония воспринималась прежде всего как территория, зависимая от тулузского катарского епископа, который во время собора в Пюиссе в
Центром каталонского катаризма, к которому католические короли Арагона в целом относились толерантно, по той причине, что в него были вовлечены линьяжи окситанской и местной знати, скорее всего, были земли Уржеля, на границах Андорры, и особенно Кастельбо. Сеньоральная семья Кастельбо была связана с графами де Фуа: Эрмессенда де Кастельбо, супруга Роже Бернарда II де Фуа, была эксгумирована и сожжена вместе с ее отцом, виконтом Арнодом, поскольку они получили consolament на ложе смерти. Другие знатные семьи – Жоза, Кардоне, тоже были верующими. Изарн де Кастельон, совладелец Мирпуа, умер, получив утешение в Кастельбо в
Даже не считая несчастных беженцев XIV века с окситанских гор, которые укрывались от Инквизиции Памье в каталонских бургадах, можно сказать, что в общем и целом эта местность относилась к сфере влияния окситанского катаризма.
ЕРЕТИКИ АЛЬБИЖУА ИЛИ ДОБРЫЕ ЛЮДИ
Окситанский катаризм вряд ли появился раньше рейнского катаризма или катаризма Шампани. Он также выделился из евангелических движений, заметных в источниках, написанных чуть позже Тысячелетия, и особо оживившихся после Грегорианской Реформы. На той же почве выросли и другие движения: евангельские, своеобразные, диссидентские: Пьер де Брюи, подготовив почву в долине Роны для будущих проповедей вальденсов, отверг распятие, крещение и евхаристию, закончил свою авантюрную жизнь в 1130 гг. где-то между Нарбонной и Тулузой. Ему последовал более умеренный персонаж: монах Генрих, который, по-видимому, был настоящим бенедиктинским монахом и, несмотря на свой резкий антиклерикализм, тем не менее, всегда представал перед людьми в одеждах «человека Божьего».
Деревня Арагон в Кабардес (Од). Это было место, где жили катарские епископы Каркассес.
Как нам известно, Генрих, как и Пьер де Брюи, проповедовал Новый Завет и опирался на те же слова из него, какими вальденсы Лиона ответили людям Церкви Римской, когда она начала к ним придираться: «лучше покоряться Богу, нежели человекам». Он отвергал крещение детей, таинства брака, и ставил под сомнение ценность таинств, уделяемых недостойными священниками. Он также рьяно критиковал богатство христианского клира. Таково было его «еретическое послание», хорошо вписавшееся в логику того времени, когда святой Бернард, аббат Клерво, «светоч Сито», отправился в
Но когда вслед за ним в Тулузу прибыли епископ Шартрский, понтификальный легат и хронист Жоффре д’Оксерр, они не обнаружили там никакого монаха Генриха, но «ткачей» и «ариан». Хронист пишет: «Среди тех, кто склонялся к этой ереси, были многие именитые люди города». Отправившись на север, делегация проповедовала по дороге:
«Монсеньор аббат (святой Бернард) проповедовал в маленьких замках. Люди слушали охотно, и те из них, кто был предназначен к жизни вечной, уверовали. Но мы встретили и нескольких упорствующих рыцарей, которые, как нам показалось, не столько заблуждались, сколько были охвачены алчностью и исполнены злого умысла. В самом деле, рыцари эти ненавидели клириков и радовались любым проделкам этого Генриха».
Вот перед нами живая картинка, изображающая мелкую окситанскую знать, которая уже в середине XII столетия готова высмеивать клир, не желает платить десятину и заинтересована в различных религиозных идеях, не отдавая никому особого предпочтения. А вот «народ» еще способен с сочувствием воспринимать слова святого. Однако уже в Верфей народ последовал за знатью, когда та демонстративно вышла из церкви, где проповедовал аббат из Клерво, а потом еще и устроил шум и гам, чтобы помешать ему продолжать проповедь. В Альби было еще хуже:
«В Альби случилось так… Жители этого города были, можно сказать, больше, чем кто-либо в окрестностях, заражены ересью, и мы это сразу почувствовали. Потому они вышли к Монсеньору легату с ослами и тамбуринами, и ходили так перед ним два дня. А когда на колокольнях зазвонили к торжественной мессе, пришло едва тридцать человек».
К святому Бернарду в городе отнеслись немного лучше, чем к легату, но отныне и французский двор, и орден Сито знали, что в этих местах следует бояться не отдельных проповедников, вроде монаха Генриха. Тулузэ, и особенно Альбижуа, наподобие Шампани или архиепископства Льеж-Кельн, поражены ересью «ткачей ариан», которая пользуется поддержкой насмешливой мелкой знати. Употребление слова «альбигойцы» для обозначения этих окситанских еретиков, возникло, конечно же, как отдаленное следствие миссии святого Бернарда в
Акты коллоквиума-диспута в Ломбере, Альбижуа, показывают нам противостояние между католическими прелатами и первыми катарскими окситанскими интеллектуалами, имевшее место в
«(Епископ Лодева) спросил… вначале, принимают ли они Закон Моисеев и Пророков, Ветхий Завет и Докторов Нового Завета. Они ответили перед всем миром, что не принимают ни Закона Моисеева, ни Ветхого Завета, но только Евангелие, Послания Павла и семь католических Посланий, Деяния Апостолов и Апокалипсис… Они говорили также о многих других вещах, даже если их не расспрашивали: что им абсолютно запрещено клясться и приносить какие-либо присяги, как сказал Иисус в Евангелии (Мт. 23, 22) и Иаков в своем Послании (5, 12). Они говорили еще, что Павел описал в своем Послании (1 Тим. 3, 2-13) каковыми должны быть посвященные в епископский и священнический сан в Церкви, а если посвящают людей не таких, как предписывал Павел, то они не являются ни епископами, ни священниками, но волками пожирающими, лицемерами и соблазнителями… К примеру, их противники не являются ни епископами, ни священниками, а ведут себя наподобие тех, о которых говорил Иисус; и не следует их слушаться, ибо они дурные, а не благие Доктора…»
При изучении этих положений наибольшее изумление испытываешь, видя, что тезисы, излагаемые альбигойскими Добрыми Людьми во второй половине XII ст. перед лицом высшего католического клира и в присутствии защищавшей их знати – как скромных рыцарей Ломбера, так и могущественного виконта Тренкавеля – почти слово в слово повторяют определение истинной и лживой Церкви Божьей, появляющееся в оригинальном и самом позднем документе, дошедшем до нас от окситанского катаризма: фрагменте сохранившегося в Дублине Ритуала, датированного концом XIV века. Живший между двумя этими датами – в середине XIII века – католический полемист Монета Кремонский сообщает об использовании катарами выражения «Церковь волков». Добрые Люди в Ломбере не побоялись заявить, что Римская Церковь не придерживается предписаний Евангелия. Их собственная Церковь, Церковь Добрых Христиан или Церковь Божья, находилась тогда на этапе становления. Через два года после событий в Ломбере состоялся катарский «собор» в Сан-Фелис-де-Лаурагэ, где Никита, среди шестнадцати христианских Церквей, существующих от Востока до Запада, назвал и четыре первые катарские епископства.
