sleepyСовременная теология и размышлизмы на богословские темы частенько ввергают меня в удивление, а то и в шок. Много мне пришлось читать разных подобных вещей у очень даже неплохих и прогрессивных богословов, под многими выводами коих на темы гражданско-политические я бы обеими руками подписалась. И о смерти Бога, и о том, что одним из определяющих элементов веры является сомнение, - в, общем, многое из того, что человеку, которому и так страшно и одиноко в мире, где уже большинство давно ни во что не верит, совсем может подрезать крылья. И вот, к примеру, доводится мне читать и о том, что ни в коем случае Церковь не может служить ни образцом, ни примером, что образцы и примеры подобны столу, уставленному восковыми фруктами, что подражать можно разве что рыбной ловле, а слова Апостола «подражайте мне, как я- Христу» низводятся до красного словца.
Но мы-то, мы-то знаем христиан, которые жили в этом мире как иностранцы, ибо уже являлись гражданами другой страны, «нового неба и новой земли, на которых обитает
правда». А способ жизни иностранцев у «туземцев» может вызывать разные чувства – от ксенофобии к всякому малопонятному и странному – до желания быть такими же, жажды подражания, подражания как следования. Ведь так и было когда то. Они отказывались от многих мирских радостей, потому что знали, что все мы от Бога, а мир лежит во зле. И они были призваны к тому, чтобы им подражали, призваны сиять, как светила в этом мире, являясь для иудеев соблазном, для эллинов – безумием, а для верующих – тем, чем эти самые верующие желали сделаться хотя бы под конец жизни – самим Добром, tot Be.
Но обретаясь среди грешников, в этом мире, даже им невозможно было остаться совсем без греха, как пройти вброд через болото и не запачкаться. Сказано, не ходить на собрания к грешникам, не сообщаться с ними, но так невозможно проповедовать и сеять Слово Божье. Поэтому ходили и сообщались. Но потому и не говорили «мы безгрешны. Если говорим, что не имеем греха, - обманываем самих себя и истины нет в нас» (1 Ио, 1, 8).
Но при этом всем «шли и не грешили больше». Ведь это не «святая как мистическое целое» Церковь, состоящая из грешников, а Церковь, состоящая из верующих и святых. Сказано ведь еще: будьте святы, как Отец ваш Небесный. Но не все так делалось, как хотелось, ведь в мире, как на болоте… Но они не унывали, имея ходатая перед Отцом, Иисуса Христа. А так как они жили общинной жизнью, и была у них одна душа и одно сердце, одна Церковь и одни помыслы, что и у Бога, то обязанностью их было помогать братьям и сестрам, которые согрешали, и это служило им не в укор, но к спасению Сказано ведь еще: «Если кто видит брата своего согрешающего грехом не к> смерти, то пусть молится, и Бог даст ему жизнь (1 Ио, 5, 16). Они носили бремена друг друга. Ведь мы знаем, что всякого, кто оставил грех, князь мира сего будет искушать. И есть притча про демона, единожды изгнанного из дома, который придя назад и нашед, что дом чисто выметен, пошел и призвал еще семь демонов, чтобы вторгнуться в дом и бесчинствовать там. Но они не открывали двери перед этими демонами, а имели силу и дерзновение встретить их во всеоружии, изгоняя сей род постом и молитвою, и не питая иллюзий по поводу мира, ведь все, что в нем «похоть плоти, похоть очей и гордость житейская». Мимолетный отблеск вечности. А для них тьма уже проходила, и истинный свет уже светил (1 Ио, 2, 8).
Разве верующие не знали, что христиане оставили грех, чтобы если Бог так захочет, снова к нему не возвращаться. Что они умерли для греха: как же им жить в нем? Конечно, князь мира сего не упускал ни надежды, ни возможности сделать их вновь пленниками закона греховного. Но те, кто принял Духа усыновления – разве не «атлеты Божьи»? Разве они не состязались, чтобы быть достойными детьми Божьими? Чтобы быть достойными власти, которую передал им Христос, чтобы и другие спасались? Потому и сказано еще: «встань, спящий, и воскресни из мертвых, и осветит тебя Христос».
Мне приходится говорить с разными людьми о парижских интеллектуалах – и прошлая неделя тому свидетелем. О людях, опрокидывающих политику в прошлое, или же об объективистах от науки, бесстрастных (или равнодушных?), руководствующихся только умом (или холодным расчетом?) Они судят по законам мира сего – были еретики или не были, были у них догматические ошибки и слабости или не было, но в конечном счете теперь они – только история, а жизнь продолжается.
Конечно, можно согласиться с такими историками-интеллектуалами. Объективно добрые люди мертвы (нас почитают мертвыми J), но субъективно – вот, мы живы!) Что значат для Бога объективные законы мира сего, они для Него – иллюзорное, неистинное бытиеи, так же, как и сам этот мир. Экзистенциалисты не первыми додумались до того, что объективные законы мира противоречат субъективному желанию души жить жизнью вечной, и Шестов говорит, что Бог может сделать бывшее небывшим, поломать время и пространство, ибо Его Царствие – вне времени и пространства. Дух не подчиняется законам мира, он веет, где хочет. И Бог сказал вслед павшим детям Своим: летите, покуда не вернетесь. Но нет в Его словах никакой перемены, а это значит, что все, все души вернутся, и объективные законы мира тому не помеха. Но надобно знать дорогу назад, к Отчему дому, ибо многие хотят найти ее, эту узкую стезю, но как слепые котята тыкаются наощупь, но не находят ничего, кроме нарисованного на стене очага.
А тогда, в те времена, потому как добрые люди подражали и следовали Христу, а все остальные пытались подражать им – хотя бы надеялись на это – и потому Христос и был для них таким близким, а надежда такой доступной, что это подражательство и наследование, как говорит Анн Бренон, сделало из них не секту, не жреческую касту, не отрезанный от мира сего религиозный орден, а открытое движение, живущее с обществом одной жизнью, сделало их «ближними» для всех без исключения его слоев, братьями и сестрами. Потому что это была история, культура, цивилизация, народ, где пытались подражать друг другу в хорошем. Это был мир жизни, где звенели ремесла, где пахло овцами, где рожали детей, а они умирали в нежном возрасте, где заключали «стратегические» браки и разыгрывались шекспировские любовные истории, жизнь с ее надеждами и страхами. И когда читаешь об этой жизни, то видишь людей, встреча с которыми не проходит бесследно. Ты словно входишь в братское человеческое общество, где обменивались не только религиозным опытом, но многим, многим другим, достойным подражания. Общество, которого мне, бывшей атеистке с левыми взглядами и «зелеными» убеждениями, так до боли не хватало, что от глубокого убеждения, что все это – опиум для народа, как и любые формы религиозной веры, я пришла к очарованию этой формой христианства. И как бы ни было плохо, я все равно часто обуреваема чувством, что ночь прошла, а день приблизился, «итак, отвергнем дела тьмы и облечемся в оружие света» (Рим. 13, 12).
