Катарские замки
Вот каковы настоящие «катарские замки»: Фанжу, Лаурак, Ма-Сен-Пуэль в Лаурагэ; Лавор, Виллемур, Ланта в Тулузен, а еще Сен-Поль-Кап-де-Жу, Рабастен, Пьюларанс в Альбижуа. В Каркассес это Арагон, Кавонак, Корнез и Конкес; а в Кабардес - Ля Туретт, Сальсинь и Вилланьер, и даже castrum Ривьер, под сенью донжона Кабарец… Места обитания, обмена, соседства, дружбы, ссор, одним словом, коллективной жизни, а не вооруженного одиночества.
Такими были и жизненные условия большинства катарских женщин, которых мы узнаем, и будем следовать за ними, как мы уже следовали за Арнодой де Ламот из замка Монтобан в замки Ланта, Тарабель или Одарс.
К тому же, сама структура общественной жизни castrum в большой степени объясняет, почему катаризм был принят и адаптировался в определенных конкретных регионах. То есть, в тех областях Средиземноморья, где был известен феномен городов-замков: проповеди Добрых Людей, частые в итальянском городе и castrum, практически неизвестны в городах и castra Прованса, Каталонии и даже восточного Лангедока. Да и собственно в Окситании, катаризм был ограничен почти исключительно территориями трех главных княжеств - графств Тулузского и Фуа и виконтства Тренкавель в Альби, Каркассоне, Безье и Разес. К северу он уже исчезает в Керси, на западе практически не пересекает Гаронну, на юге, за некоторыми исключениями, он не заходит за знаменитую линию пограничных крепостей Корбьер; а к востоку, несмотря на ужасный и знаменательный эпизод в Безье, он довольно редко встречается в Нарбоннэ. Итак, мы видим, что и Прованс, и Руссильон, и Нижние Севенны, не говоря уже о других регионах, к концу XII века имели политические и экономические условия, культурный расцвет и структуру общества, практически идентичные с «катарской Окситанией».
Объяснение этого парадокса, без сомнения, более простое, чем можно себе представить на первый взгляд: скорее всего, главным фактором принятия христианства Добрых Людей всегда был индивидуальный, личный, человеческий выбор. На самом деле человеческий фактор здесь, в этих открытых средиземноморских обществах, играл ведущую роль, совсем не так, как это было в закрытых сословиях «классического» феодального мира. В castrum слова передавались по всему обществу, на площадях, от двери к двери, от ремесленника до мелкого сеньора. Мнения также передавались. Мы уже видели, когда рассматривали право, как обычаи, происходившие от старого, фольклоризированного римского права, придали в окситанских землях феодальной системе довольно оригинальный привкус. Например, обычай наследования во многих случаях вел к раздроблению земель и феодальных прав среди многочисленных землевладельцев – в первом поколении среди братьев, потом все более и более дальних кузенов. И не только «катарские замки» не возвышались над миром в отчужденном одиночестве, но и сами их сеньоры были часто не более, чем скромными держателями остатков прав, мелкими рыцарями, имевшими во владении кусок полуразрушенных укреплений, военных, владевших лошадью и мечом, но обязанных снимать дом в бурге. Они без зазрения совести высмеивали католический клир, стараясь изъять у них десятину в свою пользу, но почитали дам и ухаживали за ними.
Даже в самом castrum, бывшем феодальном гнезде, благородная семья жила очень стесненно, и должна была в любом случае считаться с консулами и представителями бюргерства. Зато она хранила свою гордость, свою аристократическую культуру, свое благородство (Paratge, на окситан – ключевое слово прекрасной поэмы Песнь о крестовом походе). Это значит, что если благородное сословие и отступало в политическом или экономическом плане перед нарождающейся буржуазией, оно, тем не менее, диктовало моду. То есть внутри castrum, где все могли разговаривать друг с другом, и где жена совладельца не гнушалась болтать с женой торговца,. интеллектуальный и религиозный выбор аристократии становился примером, которому следовали все. Так было и с катаризмом. В Окситании катаризм развивался в замках мелких сеньоров, принимавших его по интеллектуальному выбору, из экономических интересов, из чистого антиклерикализма, или даже просто следуя моде. И первыми в этом процессе были дамы. Графы и виконты этих крупных территориальных образований не желали – или не могли – вмешиваться в выбор своих вассалов в вопросах веры. Историческая география окситанского катаризма выявляет то, что небольшие сеньории, расположенные в шахматном порядке, склонялись к Доброй Вере между 1150 и 1200 годами по личной симпатии и человеческому выбору тех, кто возглавлял благородный семейный клан. И очень часто, как нам уже известно, такой выбор делала женщина.
Разумеется, это не объясняет всего. Но очень важно показать, что интеллектуальная или религиозная мода имела больше возможностей проложить себе путь и укорениться в разных слоях именно такого общества, как в Окситании – в открытом обществе, а не в мире жестко закрытых сословий. Потому ничего удивительного нет в том, что, к примеру, в бургундском феодальном обществе катаризм не смог внедриться в социальную жизнь, ограничившись интеллектуальной склонностью некоторых клириков. Но здесь, то есть в Окситании, общество было проницаемым – если некоторые знаменательные индивидуумы и делали выбор, то вскоре этот выбор перенимало все общество.
Причины того, что этот индивидуальный выбор здесь был наиболее массовым и решительным, чем в Провансе или Гаскони, очень многочисленны и разнообразны. Сюда можно отнести и толерантность местных великих князей относительно религиозных практик своих вассалов, и «дефицит» католических монастырей для дам, а также исключительную неприязнь обедневших мелких феодалов по отношению к Римской Церкви и ее религиозным установлениям (ведь они пытались отнять ее права и налоги, чтобы выжить). Общая картина этих причин и различных вариантов объяснений очень пестра, но при этом является исключительно сложной, и полностью изъять ее из тени трудно и почти невозможно. Поэтому в рамках этого небольшого исследования сосредоточимся на предпочтении акта человеческой воли, который зачастую был актом воли женщины, и чем мы, по определенным причинам, в основном и будем здесь заниматься.
