Анн Бренон. Жизнь и смерть. Ч.2. Откуда можно о них узнать? Продолжение

Проповеди

         Бернар ответил Эвервину из Штайнфельда, но не прямо, а посредством серии проповедей на тему Песни Песней, написанных приблизительно в том же 1143 году в тишине аббатства Клерво[1]. В этих проповедях, направленных против лис (ереси), которые портят виноградники (Господа), Бернар фактически не сообщает нам ничего нового о еретиках, уже известных нам из письма Эвервина. Он полагает, что эти современные еретики вдохновлены древними, а именно манихейцами, но оценивает их «хуже, чем манихейцы», из-за их лицемерия и претензий на аскетизм. Он советует клирикам, которые столкнутся с ними, попытаться их обратить, но в случае, если это окажется невозможным, то допустимо и оправдано предание их смерти («кто покарает в гневе злодея, является орудием Божьим»)

Немногим позже, в июле 1145 г., он сам имел возможность встретиться лицом к лицу с еретиками, причем далеко от Рейнских земель. Во главе торжественной цистерцианской делегации, вместе с легатом святого престола, он отправился в Средиземноморье, а именно в Тулузен и Альбижуа, с целью обличить еретика, которого он преследовал уже много лет, Генриха из Лозанны, или монаха Генриха, еще одного из прото-вальденсов середины XII века. Однако в Лангедоке, вместо монаха Генриха и его адептов, он явно встретился с Добрыми Людьми и – особенно - с их верующими. Эта встреча его потрясла, а его проповеди против них были неудачны. В южных castra, этих фортифицированных бургадах, уже существовали монашеские еретические общины, как в Верфей, где совладельцы, рыцари и ремесленники просто высмеяли торжественный кортеж папских цистерцианцев. Жоффруа д’Оксер, секретарь Бернара, описал в своем отчете эти достойные негодования факты; и сам Бернар жалуется на это в нескольких своих письмах. Хронист Гийом из Пьюлоран, через два поколения все еще упоминает этот скандал.

         Через некоторое время по всей Европе вновь разразились репрессии; и если в Окситании еретиков явно защищала каста сеньоров, то в Шампани и Бургундии загорелись костры. В Рейнских землях, через двадцать лет после трагического эпизода, описанного Эвервином из Штайнфельда, начались новые полицейские облавы с целью казни на костре мужчин и женщин, и по этому поводу появляются новые документы. Экберт, будущий аббат Шенау, но в тот момент каноник Бонна, тоже написал после 1163 года серию проповедей против еретиков, которую он посвятил архиепископу Кельна. Из этих проповедей 1163 года мы можем узнать две дополнительные подробности о ереси  Апостолов.

         Прежде всего, Экберт дает еретикам имя, которое становится знаменитым в ХХ веке: катары. Здесь можно выявить сомнительную этимологию, с помощью которой Экберт, демонстрируя своё знакомство с патристикой, пытается соединить «греческое катарос, то есть чистые» с предыдущим латинским названием cati, то есть поклонники кота. Можно также прочитать о том, как 5 августа 1163 г. в Кёльне были сожжены пятеро катаров, среди которых были архикатар и молодая девушка. Потом сорок катаров были пойманы в Майнце, а далее новый костер зажегся в Бонне, на котором погиб другой архикатар, Дитрих, и его товарищ.

         И, наконец, среди десяти пунктов, которыми Экберт характеризует ересь этих катаров в своей первой проповеди, и где мы узнаем кое-что, уже ранее нам известное - отказ от крещения водой, культа распятия и отрицания человеческой природы Христа - он упоминает (впервые в Западной Европе) о том, что они дуалисты. Они проповедуют, говорит он, «что человеческие души - это падшие духи, изгнанные из Царствия Небесного после Творения; заключенные в тела из плоти, они, однако, могут достичь Спасения делами, но только при условии принадлежности к их секте». Они исповедуют «что есть два творца… один - благой, другой - злой, то есть Бог и дьявол». В конце концов, бравируя своим знанием религиозной истории, Экберт ударяется в длинный экскурс в античное манихейство, для того, чтобы обосновать, что рейнские катары его времени являются преемниками одной из античных манихейских сект: катаристов [2].

         Менее сентиментальный в своих чувствах и выражениях, чем Эвервин из Штайнфельда, Экберт явно не собирается ничего понимать: он a posteriori осуждает сожженных. Его тексты предоставляют нам утонченные и подробные объяснения некоторых черт инкриминируемых им «ошибок», но, как и все антикатарские информаторы, он демонстрирует только презрение и необъективность по отношению к тем, кого он считает врагами Божьими и своими собственными врагами. Однако, проповеди аббата Шенау, впрочем, как и проповеди Бернара из Клерво, не достигли желаемого результата: убедить в извращенности и ошибочности ереси тех, кто в нее еще не впал, убедить еретиков в их ошибках, обратить или, по крайней мере, отвратить от них их верующих. Да ведь сам Бернар оставил двери Церкви открытыми для физического насилия…