В 1309 году аресты участились, костры опустошили застенки, а потом тюрьмы заполнились новыми арестованными. Я знал, что почти все добрые люди были пойманы и сожжены. Что сам Пейре Отье попал в руки Инквизитора. Множество раз инквизитор вызывал меня давать показания. Он играл со мной, как кошка с мышью, но я не сломался. Потихоньку он давал мне понять, что ему известно обо мне благодаря показаниям других, обезумевших от страха несчастных. Что я великий проводник еретиков, доверенное лицо Пейре Отье и его товарищей. Что между 1300 и 1306 годом я всех их водил по дорогам их подпольного апостольского служения: в Лиму и Разес, в Тараскон в высокогорном графстве де Фуа; в Верден-Лаурагэ, в Буиллак в тулузской Гаскони. Что я собирал для добрых людей дары верующих, - вино, рыбу, хранил для них большие суммы денег – до 60 марабутинов золотом. Что для тулузских верующих я устраивал тайные религиозные собрания на городских окраинах, в садах Сен-Сиприен или даже в церкви Святого Креста. А мои братья, Раймонд, Бернат и Понс провожали добрых людей из Тулузы до Лантарес, где они жили в доме Уго. И когда я вспоминал те времена, когда надежда еще была жива в сердцах верующих, слезы наворачивались мне на глаза. В первые дни апреля 1310 года, брат Бернард Ги вызвал меня к себе в последний раз. Он торжественно зачитал мне список моих ошибок. Он призвал меня признать их и отречься от всякой ереси. А если я буду упорствовать в своем нераскаянии, то инквизитор вынужден будет передать меня светской власти и меня сожгут живьем – в знак моего вечного проклятия. И я признал. Я отрекся. Я спас свою шкуру. Но поскольку я не признал ничего добровольно, спонтанно и чистосердечно, и отказался выдать своих друзей и близких, то знал, что получу самый тяжелый приговор из всех возможных.
Этот приговор я выслушал 5 апреля 1310 года, перед кафедральным собором Сен-Этьен, скованный вместе с другими своими собратьями по несчастью, во время торжественного спектакля сермон, аутодафе. Каждый год инквизиторы, сидя на помосте под балдахином, в присутствии высших духовных и светских властей этих мест, демонстрировали собравшемуся народу неумолимую силу своей власти судить живых и мертвых, карать их в этом мире и в вечности.
В тот день, 5 апреля 1310 года шестьдесят один верующий в добрых людей были осуждены на Мур – инквизиторскую тюрьму. Шестеро эксгумированных трупов на посмертное сожжение. Четыре дома – на разрушение. А рядом стояла телега, где были семнадцать верующих, вновь впавших в ересь. Им предстояло сожжение. Среди них было столько близких мне людей…
Я, Пейре-Раймонд дез Уго, стоял посреди осужденных на заточение, и мне был вынесен один из самых тяжелых приговоров: вечное заточение в узком Муре, в кандалах и в одиночном застенке, осуждение «на хлеб скорби и воду страдания». В тот же вечер, после сермон, солдаты отвели меня в тулузский Мур. И когда тюремщики заковали меня в кандалы в застенке моего вечного наказания, мое отчаяние было беспредельным. Однако же, я спас свою шкуру. Но я уже знал, что завтра, 6 апреля, мой брат Понс и золовка Бруна будут сожжены живьем, вместе с пятнадцатью вновь впавшими в ересь и переданными инквизитором в руки светской власти – лицемерная увертка, позволявшая судьям-монахам умыть руки, но не очистить свое сердце. Инквизитор, чтобы еще больше меня сломить, зачитал мне список их преступлений. Во время своего ареста в январе прошлого года Понс и Бруна сумели сделать так, чтобы